Материал статьи Гарольда Джеймса из журнала «The Economic History Review».
После 1945 года начался длительный период относительного мира в международной политике и постепенного расширения глобализации, в основе которого лежала денежная система, построенная вокруг доллара США. Сначала это был режим фиксированных валютных курсов, известный как Бреттон-Вудская система, а с 1970-х годов — де-факто долларовый стандарт, в рамках которого доминирующая роль доллара оставалась удивительно стабильной.
Золото постепенно уходило в тень, что соответствовало кейнсианской концепции отказа от «варварского пережитка». С 1968 года официальный рынок золота, на котором цена оставалась зафиксированной на уровне 35 долларов за унцию, был отделен от частного рынка. А в августе 1971 года президент Ричард Никсон окончательно закрыл «золотое окно», прекратив обмен долларов на золото.
В марте 1967 года президент Бундесбанка направил председателю Федеральной резервной системы США письмо, в котором заверил, что Германия не будет конвертировать доллары в золото, а вместо этого будет покупать среднесрочные государственные облигации США — как вклад в «международное валютное сотрудничество».
Франция выбрала иной путь: она покупала золото и продавала доллары, развивала собственные ядерные силы сдерживания и вышла из военной структуры НАТО. Все это стало вызовом Бреттон-Вудской системе, подрывая ее основы. В первые годы после войны сложилась система, напоминавшая довоенный порядок: страны, зависимые от американской военной защиты — такие как Германия, Япония и Южная Корея, — держали большую часть резервов в долларах и ценных бумагах США. Напротив, государства, обладающие собственным ядерным оружием, — Франция и Советский Союз (позже Россия) — предпочитали другие формы хранения резервов.
Попытка рассматривать военную мощь как альтернативу долларовым резервам быстро показала свою несостоятельность. После того как Шарль де Голль продемонстрировал стремление Франции к стратегической независимости, Франция вскоре, в 1969 году, была вынуждена провести унизительную девальвацию франка. Единственным выходом для Парижа стало укрепление европейской валютной интеграции, что впоследствии привело к созданию валютного союза и появлению евро.
Экономист Феликс Млынарский, размышлявший об особенностях межвоенной валютной системы, предвосхитил идеи, которые впоследствии развил Роберт Триффин, применив их уже к доллару США. Его вывод звучал тревожно: мировая финансовая система изначально нестабильна, поскольку основана на валюте одной державы. Тем не менее после «никсоновского шока» центральное положение доллара сохранилось. Еще с 1960-х годов, когда обсуждалась «чрезмерная привилегия» США, обеспечивающая им возможность неограниченно выпускать доллар, критики долларовой системы — прежде всего во Франции — неоднократно предсказывали ее конец. Но этот конец так и не наступил. Вместо этого начались поиски возможных альтернатив, которые могли бы служить страховочным механизмом от чрезмерной зависимости от доллара.
В 2000-е годы дискуссия о будущем долларовой системы приобрела новый характер: доллар превратился в инструмент геополитического давления, став основой глобального режима санкций. Изначально использование финансовых санкций оказалось чрезвычайно эффективным — прежде всего против Северной Кореи, изолированной от мировой экономики. Однако при применении тех же методов к Ирану, более интегрированной и сложной экономике, трудности стали очевидны. Еще больше они проявились после введения санкций против России с 2014 года.
После 2022 года санкции были усилены и расширены, причем в беспрецедентных масштабах. Поэтому доллар, некогда символ глобального доверия и стабильности, стал восприниматься как инструмент политического контроля, а сама международная валютная система — как средство влияния, зависящее от воли одной державы.
XXI век: возвращение золота как символа независимости и защиты от финансового давления
С началом XXI века международная политическая атмосфера стала заметно меняться. После нескольких десятилетий относительной стабильности нарастающие подозрения, конфликты и экономическое соперничество вновь стали определять мировую повестку. На фоне этих процессов центральные банки начали активно накапливать золото, особенно в периоды геополитических потрясений — сначала после 2011 года, а затем, еще более резко — после 2020 года.
Эта новая волна накопления золота стала ответом на растущее ощущение уязвимости перед гегемонией доллара США. Для многих развивающихся стран золото стало не просто инвестиционным активом, а инструментом освобождения от финансовой зависимости от Вашингтона. Китай, Индия, Казахстан, Турция и Россия — все эти страны превратились в крупнейших покупателей золота, видя в нем гарантию стабильности и суверенитета.
Одной из главных причин возрождения интереса к золоту стало использование финансовых санкций как оружия внешней политики. Когда угроза санкций стала реальной — с возможностью замораживания, ареста или даже конфискации зарубежных активов, — многие государства осознали необходимость диверсифицировать свои резервы. Так, Беларусь, столкнувшаяся с санкциями США и ЕС в 2006 году, начала активно наращивать золотой запас. Турция сделала то же самое после санкций, введенных против нее в 2018–2019 годах, стремясь защитить свою экономику и валюту от внешнего давления.
Россия пошла еще дальше и развернула системную политику дедолларизации, в основе которой лежало массовое приобретение золота. Центральный банк России стал скупать металл у отечественных банков, которые, в свою очередь, финансировали расширение добычи золота внутри страны. Это создало внутренний контур обращения золота, независимый от внешних расчетов в долларах. Президент Владимир Путин открыто объяснял, что дедолларизация — это прямая реакция на санкции США, введенные после 2014 года.
В 2022 году западные страны приняли решение о замораживании активов Центрального банка РФ на сумму около 300 млрд долларов. Из этой суммы более 200 млрд долларов приходилось на активы, хранящиеся в Европе, главным образом в форме государственных облигаций. Доходы по этим бумагам начали использоваться в качестве гарантийных средств для кредитования Украины. Этот шаг вызвал ожесточенные споры внутри «Большой семерки» (G7) — не только о целесообразности конфискации российских активов, но и о правомерности такого решения с точки зрения международного права.
На фоне подобных событий все больше стран стали испытывать тревогу по поводу возможности ареста или изъятия их собственных активов. Особенно остро эту угрозу воспринял Китай, который в 2000-х годах начал стремительно накапливать долларовые резервы. Это имело две цели: во-первых, создать «страховой буфер» на случай внезапного оттока капитала, подобного тому, что произошел во время азиатского финансового кризиса 1997–1998 годов, а во-вторых — удержать курс юаня от роста, чтобы поддерживать конкурентоспособность китайского экспорта.
К ноябрю 2013 года объем вложений Китая в американские казначейские облигации вырос с 59 млрд долларов в 2000 году до 1,317 трлн долларов. Однако чем больше становились эти вложения, тем очевиднее становился их двойственный характер. Возникла своеобразная финансовая версия ядерного сдерживания: если бы Китай внезапно продал большую часть своих американских облигаций, то это вызвало бы рост доходности и серьезные потрясения для экономики США, но одновременно нанесло бы огромный ущерб самим китайским резервам, поскольку их стоимость резко упала бы. Таким образом, Китай оказался в состоянии взаимной финансовой уязвимости, где ни одна сторона не могла предпринять радикальных действий, не навредив себе.
Понимая это, Пекин начал постепенно диверсифицировать свои резервы, переходя от политики исключительно долларовых накоплений к стратегии, включающей значительное увеличение золотого резерва. В 2015 году Китай официально объявил, что с 2009 года увеличил свои золотые резервы на 60%, доведя их до 1658 тонн. Это заявление стало символическим моментом: оно ознаменовало возвращение золота в центр стратегии резервного управления крупнейшей экономики Азии.
Китай, доллар и возвращение «золотого века»: как финансовый мир вновь оказался в точке нестабильности
Начиная с 2013 года, когда Китай стал отходить от модели традиционной глобализации и запустил свою стратегическую инициативу «Один пояс и один путь», страна постепенно сокращала вложения в американские казначейские облигации. Однако даже спустя десятилетие — в декабре 2024 года — китайские инвестиции в долговые бумаги США все еще составляли 759 млрд долларов. Кроме того, значительная часть активов Китая по-прежнему находилась в распоряжении европейских посредников, что делало финансовые связи Поднебесной с Западом по-прежнему плотными, хотя и более осторожными.
Положение резко осложнилось с приходом новой администрации Дональда Трампа в 2025 году, которая сразу же проявила себя как непредсказуемая сила в мировой экономике. Особый резонанс вызвала статья Стивена Миранa, назначенного председателем Совета экономических советников США, в которой он предложил конвертировать краткосрочный государственный долг в долгосрочные облигации. Такой шаг фактически означал бы принудительное «замораживание» долговых обязательств перед иностранными кредиторами — своего рода финансовую конфискацию. Не случайно в экспертных кругах этот план окрестили «фискальным эквивалентом ядерного оружия».
Параллельно с нарастанием политической напряженности происходил взрывной рост цен на золото, начавшийся после мирового финансового кризиса 2007–2008 годов. Этот рост отражал сразу две фундаментальные тенденции.
Во-первых, в условиях нулевых и отрицательных процентных ставок, установившихся в ведущих странах, снижение доходности по облигациям сделало золото гораздо более привлекательным активом: стоимость его хранения перестала восприниматься как издержка. Аналогичная логика распространилась и на новые классы активов, прежде всего на биткоин, который был сознательно сконструирован по образцу золота — с ограниченным предложением и «затратной добычей».
Во-вторых, в мире возродилось представление о золоте как о стратегическом резерве, необходимом для защиты в эпоху геополитической нестабильности. Ситуация с безопасностью стала напоминать XIX век, когда каждое государство измеряло свое влияние объемом золотого резерва. Эта новая «гонка за золотом» сопровождалась жесткой конкуренцией между странами, а иногда и кровопролитными конфликтами, подобно колониальной эпохе.
В XXI веке добыча золота вновь стала источником конфликтов. В Судане, начиная с 2012 года, бурный рост золотодобычи в регионе Дарфур стал фактором внутреннего конфликта, который к 2023 году перерос в полномасштабную гражданскую войну. Аналогичная ситуация наблюдалась в Демократической Республике Конго, где с 1998 года борьба за контроль над золотыми рудниками стала ключевым источником финансирования вооруженных группировок. Таким образом, золото снова стало не только символом богатства, но и условием для войн, как это было в эпоху европейского империализма.
На этом фоне возродилась и старая дилемма Триффина, но уже в новом облике — с учетом глобальных потоков капитала. Ее суть заключалась в том, что глобальная стабильность не может сохраняться в системе, где мировая резервная валюта принадлежит одной стране. В новой реальности США все больше походили на гигантский банк или хедж-фонд, проводящий операции по «трансформации сроков»: иностранные инвесторы держали в США краткосрочные активы, а американские фонды и корпорации, в свою очередь, вкладывались в долгосрочные зарубежные проекты. Суть модели в том, что США привлекали иностранные средства в виде коротких инвестиций (депозиты, облигации, краткосрочные долги), а сами держали за рубежом долгосрочные активы, включая акции и долевые участия, получая от них более высокую доходность. Это обеспечивало устойчивость американской финансовой позиции — пока сохранялась стабильность мировых рынков. В то же время, во времена финансовых кризисов и рыночных потрясений становилась очевидной иная сторона американского «привилегированного положения». Доходность американских активов, как правило, оказывалась ниже, чем у иностранных инвесторов, что разрушало иллюзию устойчивости долларовой системы. Особенно наглядно это проявилось во время глобального финансового кризиса 2007–2009 годов, когда объем утечки богатства из США в остальной мир составил около 20% ВВП страны.
После 2015 года структура внешних активов и обязательств США изменилась: американские инвестиции за рубежом стали все больше концентрироваться в акциях и фондовых активах, тогда как иностранные инвестиции в США росли еще быстрее. Поэтому обязательства США по иностранным инвестициям в американские акции впервые превысили объем их собственных активов за рубежом. Эта тенденция означала, что в долгосрочной перспективе позиция США становится все более неустойчивой, особенно в условиях мировой политической и экономической нестабильности. Другими словами, если прежняя долларовая система держалась на доверии к американской экономике как «глобальному банку», то теперь даже этот фундамент начал давать трещину.
Эти тревожные сигналы заметили и страны Центральной Европы, чья безопасность напрямую зависела от внешних гарантий. Следуя примеру Китая и России, они начали вновь рассматривать золото как элемент национальной защиты. Характерным примером стала Чехия: когда страна присоединилась к НАТО в марте 1999 года, она немедленно продала все свои золотые запасы. Тогда связь была очевидной — золото рассматривалось как резерв «на черный день», а членство в военном альянсе представляло собой более дешевую и надежную форму защиты.
