Материал статьи Гарольда Джеймса из журнала «The Economic History Review». Часть первая тут.
С 2018 года ситуация изменилась — золото вновь стало великим
После десятилетий, когда золото оставалось в тени, центральные банки начали возвращаться к нему как к символу доверия и защиты. В 2018 году Национальный банк Польши принял стратегическое решение значительно увеличить свои золотые резервы. В течение 2018–2019 годов страна закупила 125,7 тонны золота, более чем удвоив объем запасов — с 103 до 228,7 тонн.
Позже, на фоне эскалации украинского кризиса в 2022 году, который напрямую поставил под угрозу безопасность Польши, президент банка Адам Глапиньский заявил: «У нас огромные золотые резервы, и мы продолжаем их наращивать. Это делает Польшу более надежной страной, улучшает наши позиции во всех рейтингах, мы становимся очень серьезным партнером, и мы не остановимся — мы будем и дальше покупать золото».
На фоне растущей угрозы Польша все активнее рассматривала золото как ключевой элемент национальной безопасности. Примечательно, что значительная часть польских резервов хранится теперь в Нью-Йорке, а не в Европе, которая находится в непосредственной близости к российской военной угрозе. В условиях мировой нестабильности золото вновь стало, по выражению аналитиков, «лучшим другом страны».
Аналогичные процессы происходили и у соседей Польши. В апреле 2021 года Национальный банк Венгрии утроил свои золотые резервы — с 31,5 до 95 тонн, подчеркнув, что это «важная страховка для страны в условиях непредсказуемости». В 2022 году к этому тренду присоединился и Чешский национальный банк, начав регулярные закупки золота и объявив, что намерен удвоить объем своих резервов до 100 тонн к 2028 году.
Глава Национального банка Румынии Мугур Исэреску сказал по поводу золота следующее: «Мы не собираемся обращаться с этим золотом как с обычным резервом. Мы, как и другие центральные банки, храним часть наших запасов в других банках, и это дает нам чувство уверенности».
Такое отношение отражает не просто экономическую стратегию, но и указывает на глубокий символический смысл золота: оно вновь стало предметом национальной гордости и независимости.
Возвращение к золоту стало трендом не только в восточной, но и в западной Европе. Еще в 2013 году, на пике европейского долгового кризиса, Бундесбанк объявил о намерении вернуть половину золотых резервов Германии во Франкфурт к 2020 году. В итоге было перевезено около 300 тонн золота из Нью-Йорка и 374 тонны из Парижа. Этот шаг рассматривался как проявление осторожности и стремления укрепить национальный контроль над резервами.
Однако уже к 2025 году Германия и Италия вновь начали обсуждать возможность репатриации своего золота из США, опасаясь, что американские власти могут предпринять меры, подобные тем, что в начале 1940-х годов заложили основы послевоенного финансового порядка. В контексте усиливающихся санкционных и финансовых рисков этот вопрос приобрел новую актуальность.
К этому времени мировые центральные банки установили рекорд: в 2024 году они закупили 1000 тонн золота, что вдвое превышает среднегодовой объем покупок за предыдущее десятилетие, когда золото уже начало возвращаться в центр финансовых стратегий. По итогам года золото заняло второе место среди мировых резервных активов — сразу после доллара США.
Кейнс был прав?
Джон Мейнард Кейнс справедливо отмечал, что в XX веке каждая нация стремилась выстроить собственный «золотой образ», символ богатства, доверия и силы. Но как понять механизм формирования этого образа? Почему человечество снова и снова возвращается к древним представлениям о золоте, будто бы выходящим за пределы рациональной экономики?
Современные ученые рассматривают подобные явления через призму «ментальных моделей» — то есть мифов, догм, идеологий, которые формируют общественные убеждения и влияют на создание институтов, регулирующих социальные отношения. Золото занимает особое место в этом коллективном воображении, укрепленное опытом первой эпохи глобализации и империализма конца XIX — начала XX века, когда оно стало не просто денежным металлом, но символом порядка, стабильности и имперского могущества.
Каждое государство выработало свою собственную «золотую историю», включающую институции, практики и материальные элементы, — то, что политологи называют «сборкой разнородных компонентов», соединенных в неустойчивое, но жизнеспособное целое. Между этими элементами всегда сохраняются внутренние противоречия, которые удерживаются практической деятельностью, а не идеологическим согласием. Золото в этой системе — именно такой элемент: оно воплощает пережитки древних представлений и ритуалов, объединяя материальное и мифологическое.
В конце XIX века золотой стандарт вызывал ожесточенные споры. Во многих странах его считали источником дефляции, которая увеличивала долговое бремя для заемщиков. Таким образом, золото вызывало полярные реакции: должники, чьи обязательства росли в реальном выражении, противостояли кредиторам, выигрывавшим от падения цен. По обеим сторонам Атлантики фермеры требовали перехода к биметаллизму — денежной системе, где наряду с золотом обращалось бы и серебро. Они надеялись, что включение серебра приведет к росту цен и облегчит выплату долгов.
Эти споры невозможно понять только через экономические показатели: они затрагивали культурные смыслы, политическую идентичность и даже художественное воображение эпохи. Именно поэтому противостояние «золотого» и «серебряного» стандартов нашло отражение в литературе, став частью национальных мифов.
Американский экономист Хью Роккофф связал историю золота с американской национальной мифологией, показав, что знаменитая сказка Лаймена Фрэнка Баума «Удивительный волшебник из страны Оз» (1900) на самом деле представляет собой аллегорию денежной полемики 1890-х годов. В те годы страна переживала дефляцию, вызванную жестким золотым стандартом, и отчаянно искала новые экономические решения.
Главная героиня, Дороти, носит серебряные туфельки (в книге, а не рубиновые, как в киноадаптации), которые она получает от Доброй волшебницы Севера — очевидная отсылка к идее биметаллизма. А политик Уильям Дженнингс Брайан, главный защитник денежной системы «золото и серебро» и автор знаменитой речи «Крест из золота», произнесенной на съезде Демократической партии в 1896 году, воплощен у Баума в образе Трусливого льва — харизматичного, но бессильного лидера, не сумевшего выполнить свои обещания.
Желтая (золотая) кирпичная дорога ведет к Изумрудному городу, столице страны — метафоре зеленого доллара, символа бумажных денег. Сам Баум, уроженец Нью-Йорка, переехавший на Запад, по-видимому, симпатизировал противникам золотого стандарта, видя в нем источник социального неравенства.
Пример Роккоффа показывает, насколько глубоко экономическая символика золота проникла в культурное сознание. Золото оказалось не просто инструментом денежного обращения, а метафорой власти, морали и судьбы. В каждом поколении человечество заново возвращается к этому «золотому образу» — как к архетипу, сочетающему доверие и страх, рациональность и веру.
Четыре года спустя после «Волшебника страны Оз»: золото как иллюзия в романе Генри Джеймса «Золотая чаша»
Генри Джеймс опубликовал свое позднее шедевральное произведение — роман «Золотая чаша» - в 1904 году. Это, конечно, не детская книга. Но и она содержит своего рода аллегорию, в которой золото выступает как символ денежной цепи, соединяющей мир, — однако цепи, основанной на иллюзии.
Лейтмотивом всего творчества Джеймса, и в особенности этого романа, является взаимодействие Америки и Европы, которое он описывал как «американское осознание сложного мира, который она неустанно стремится присвоить». В уже первом абзаце книги звучит тема Империи — современный Лондон, представленный как новый Рим, и Америка, которая после испанско-американской войны вступает в новую фазу — эпоху имперских амбиций.
Центральная метафора романа — золотая чаша, кажущаяся золотой, но на деле являющаяся позолоченным хрусталем с незаметным изъяном, играющим ключевую роль в сюжете. Именно раскрытие этого изъяна становится поворотным моментом, когда соотношение сил между Европой и Америкой переворачивается. Старый европейский мир представлен итальянским князем, а новый, американский — богатейшей наследницей, дочерью промышленного магната, который скупает шедевры европейского искусства, чтобы создать американский музей.
Князь женится на американке не из любви, а ради выгоды, говоря, что «ограбить Золотые острова стало делом его будущего» — прозрачный намек на присвоение богатств Старого Света Новым Светом.
Метафора золотой чаши пронизывает весь роман. Джеймс описывает ее как вещь «загадочную в своей довольно глуповатой элегантности» — сравнение, которое можно отнести и к золотому стандарту. Ведь золото, по сути, — это лишь инструмент обеспечения денег, создаваемых и контролируемых где-то еще. В то время Банк Англии, являвшийся центром мировой финансовой системы, оперировал с минимальными золотыми резервами, то есть сам «золотой фундамент» мировой экономики был тонок и хрупок.
Для Джеймса золотая чаша олицетворяет искаженную картину — золото становится воплощением ложного порядка, поддерживаемого видимостью красоты и блеска. В кульминации романа чаша падает и разбивается на три части. Этот момент знаменует разрушение иллюзии: принцесса осознает обман мужа и — парадоксальным образом — обретает силу и внутренний покой. Джеймс пишет: «Она больше не излучала ничего, кроме покоя — бурного, наступательного покоя… какой-то шлемоносной, трезубцем размахивающей pax Britannica».
Таким образом, золото и власть, которую оно приносит, изображаются как оружие — будь то в борьбе между людьми или между странами. Их сила основана на иллюзии, которая работает только тогда, когда распространена повсюду. В финале романа эта иллюзия воплощается не в разбитой чаше, а в горсти золотой пыли, брошенной в воздух — метафоре иллюзорного сияния власти и богатства, которое рассеивается при первом же прикосновении реальности.
Этот образ задает необычно светлый для Джеймса финал: принц осознает, что люди не всегда действуют добросовестно, и что мир может держаться только на институтах, соглашениях и общественных договорах, которые заменяют утраченные иллюзии.
Название романа напрямую отсылает к библейской книге Екклесиаста (12:6–8), где разрушение «золотой чаши» символизирует гибель порядка и тщету мирских стремлений: «доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем. И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его. Суета сует, сказал Екклесиаст, все — суета».
